Курс лекций по древней и средневековой философии - Страница 124

К оглавлению

124

Выше мы привели похвальбу Екклесиаста. На первый взгляд эта похвальба, особенно если ее вырвать из контекста, - обычное самовосхваление восточного деспота, приказывающего высекать отчет о его "славных делах" даже на скалах (такова, например, Бехистунская надпись, высеченная на высокой неприступной скале). Однако в своей похвальбе мнимый Соломон говорит не о военных победах, а о мирных трудах: он строил дома, сажал виноградники, устраивал пруды... Конечно, не своими руками [что не мешает ему сказать: "...оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои..." (2, 11)], но работа организатора работ, как мы теперь стали лучше понимать, тоже работа. С еще большей наивностью мнимый Соломон признается в том, что все это он делал для себя, себе... Современные деспоты не столь откровенны. Он наивно признается, что обирал другие царства и сатрапии, что исполнял все свои желания, что он "не возбранял сердцу моему никакого веселья" (2, 10), он говорит о себе: "Сердце мое радовалось во всех трудах моих" (2, 10)... Если бы все этим ограничивалось, то перед нами был бы естественный (т. е. не сомневающийся в естественности деления людей на рабов и свободных) рабовладелец, для которого человек стал предметом купли и продажи, человек, который говорит о себе с гордостью: "Приобрел я себе слуг и служанок" (или, согласно другому переводу: "Приобрел я рабов и наложниц"). Однако, оказывается, что все эти "большие дела" и радости "Соломона" были своего рода самоиспытанием: "Сказал я в сердце моем: "дай испытаю я тебя весельем, и насладись добром" (2,

Пессимизм. "Екклесиаст" - крайне пессимистическое произведение мировой мировоззренческой мысли. Похвальба своими большими делами была нужна Соломону только для того, чтобы ему, как человеку, испытавшему в жизни все то лучшее, что там может испытать обыденный человек (а "радости" Соломона - обыденные радости), поверили, чтобы убедительнее прозвучала его главная проповедуемая им горькая истина, что все, что люди ни делают в жизни, суетно и тщетно: "Суета N. сует, сказал Екклесиаст, суета сует, - все суета!" (1, 2). J Екклесиаст провозглашает, что человеческая жизнь такова, что "день смерти (лучше) дня рождения" (7, 2), что мертвые блаженнее живых, а блаженнее и живых и мертвых тот, кто еще вообще не существовал (см. 4, 3). Автор этого крайне пессимистического видения мира прямо заявляет: "И возненавидел я жизнь..." (2, 17), и "возненавидел я весь труд мой..." (2, 18).

Каковы же причины этого пессимизма? Они многообразны. Автор "Екклесиаста" остро осознает и переживает и обычные тяготы жизни с ее скорбями и печалями, заботами и беспокойством, и социальную и нравственную несправедливость, столь обычную в жизни: беззаконие в суде, неправду там, где должна быть правда, угнетение слабых сильными и отсутствие у слабых даже утешителя, высокопоставленность глупости, случайность успеха, равную участь у доброго и злого, добродетельного и "грешника", а то и гибель праведника и процветание агента зла и т. д., невозможность предвидения будущего ("человеку великое зло оттого, что не знает, что будет; и как это будет" (8, 6-7), отсутствие мудрости и знания в самой мудрости и в самом знании, бесплодность и бессилие их, разочарование в труде и во всякой деятельности, бессмысленность как человеческой жизни, так и всего исторического процесса. Таковы главные причины этого пессимистического мировоззрения.

Отношение к мудрости. Впрочем, отношение к мудрости Екклесиаста противоречиво, диалектично. Мы видим одновременное возвеличение и умаление мудрости. Прежде всего Екклесиаст осознает ту гносеологическую задачу, которая стояла и стоит перед человечеством, как свою задачу ("И предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом" (1, 13), в том числе исследовать и саму мудрость, и безумие, и глупость! ["И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость" (1, 17)]. Итак, здесь поставлены три задачи: 1) исследовать мудрость, 2) исследовать мудростью мир и 3) исследовать безумие и глупость. Последнее особенно важно, ведь глупость и безумие "правят бал". Здесь мы говорим не об умопомешательстве индивидов, а о коллективном безумии верующих, как в религиозные, так и в посюсторонние социальные мифы, во всевозможных фанатиков, начиная от поклонников Кришны и кончая поклонниками "массовой" культуры, само название которой "массовая" говорит о том, что преобладает в человеческом обществе: ум и мудрость или глупость и безумие. В жизни каждого, даже самого умного, человека много и глупости, и безумия. Люди больше индивидуальны в своем отрицательном, чем в положительном, так что можно сказать, что личность - это совокупность ее ошибок. Самое трудное - это воспитать в себе и уметь применять то, что человечество создавало веками, в лучшие периоды своей жизни, что как утес возвышается посреди моря предрассудков, суеверий, слухов и домыслов, беспочвенных надежд и весьма реальных страхов, а именно - критическое мышление.

И намек на это мы видим в "Екклесиасте". Проповедующий проставляет мудрость и осуждает глупость. Он говорит, что "преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою" (2, 13), что у мудрого есть глаза, а глупый бродит во тьме, что "превосходство знания в том, что мудрость дает жизнь владеющему ею" [или: "а польза знания: мудрость знающему жизнь продлевает" (7, 12)], что "мудрость лучше силы" (9, 16), "лучше воинских орудий" (9, 18), тогда как невежество, безумие и глупость смертельно опасны: "Слова из уст мудрого - благодать, а уста глупого губят его же: начало слов из уст его - глупость, а конец речи из уст его - безумие" (10, 12-13). Но как знать глупого? Его можно узнать и по его поведению, и по его речи, и по его мыслям и думам. Здесь глупый во всем противостоит мудрому: "Думы мудрого дельны, а думы глупого бездельны..." (10, 2), "сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья" (7, 4), "голос глупого познается при множестве слов" (5, 2). Глупый любит предсказывать будущее: "Глупый наговорит много, хотя человек не знает, что будет..." (10, 14). Поэтому "лучше слушать обличение от мудрого, нежели песни глупых, потому что смех глупых то же, треск тернового хвороста под котлом" (7, 5-6).

124