Курс лекций по древней и средневековой философии - Страница 38

Именно ради такой свободы, свободы неимения, свободы от связанных со всяким имением забот, ради беззаботности как единственно возможном для нищего киника способе быть свободным (но они другого способа и не видели, всякая иная свобода полна забот, а потому она вовсе не свобода, что это за свобода, сказали бы они, за которую каждый день надобно идти на бой, как наивно думал гетовский Фауст) и отказался вдруг прозревший богатый фиванец от собственности. Рассказав о поступке Кретета, уступившего свое состояние городу, Симпликий продолжает: "Только тогда он почувствовал себя свободным" (Анткин, 173). Кратет стал свободным, сменив богатство на бедность.

Это превращение дало Кратету, во-вторых, радость. Плутарх в одном из своих сочинений - "О свободе духа" - писал во II в. н. э.: "Кратет, у которого только и было, что нищенская сума да плащ, всю жизнь прожил, шутя и смеясь, как на празднике" (Анткин, 176).

Наконец, в-третьих, такая смена богатств (материального на духовное) хотя и лишила Кратета возможности быть спонсором-меценатом, однако дала ему удивительную способность умиротворителя и примирителя, за что (теперь это можно объяснить) была для него открыта хижина любая, за что Кратет получил даже почетное прозвище "Всех-дверей-открыватель" (Анткин, 176). Когда Кратет заходил в любой дом, его там принимали с почетом и радушием. И это несмотря на то, что он был хромым, горбатым (в старости) и с безобразным лицом. Приобретя истинное богатство, Кратет делал людей лучше. Диоген Лаэртский сообщает: Кратет "входил в любой дом и учил добру" (VI, 86), примиряя ссорящихся (а семейные ссоры были, есть и будут в любые времена, и это самый тяжкий вид ссор, потому что они постигают людей в обыденное время, а не в чрезвычайных обстоятельствах, они же и самые распространенные). Антоний в трактате "Рассуждение о согласии и мире" пишет: "Рассказывают, что Кратет приходил в дома, раздираемые ссорами, и словами о мире разрешал споры" (Анткин, 175). Император Юлиан сообщает, что Кратет "приходил в дома друзей, званый и незваный, примиряя близких друг с другом, когда замечал, что они в ссоре. Он упрекал, не причиняя боли, а тактично" (Анткин, 176).

Кратет был снисходителен к людям. "Он говорил, что невозможно найти человека, который никогда не совершал бы ошибок, подобно тому, как и в гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое" (Анткин, 173-174). Увещевая несчастных людей, Кратет призывал к умеренности. Мера всегда прославлялась древними мудрецами-философами. Еще Гесиод сказал: "Меру во всем соблюдай, и дела свои вовремя делай!"78. "Мера - наилучшее" 79, - утверждал мудрец Клеобул. "Ничего сверх меры", - сказал другой мудрец Солон. И согласно Кратету, "умеренность... спасает семьи, спасает и государства" (Анткин, 176). Миря людей, Кратет никогда не прибегал к лести. Как и Диоген Синопский, он ненавидел льстецов. "Те, кто живет среди льстецов, говорил он, так же беспомощны, как телята в стаде волков. Ни тем, ни этим нельзя помочь - кругом одни враги" (Анткин, 175). Делая людей лучше, Кратет прибегал к тактичному, но настойчивому нажиму на них. Он знал, что "неразумные люди (а таковых большинство - А. Ч.) похожи на коловорот, без нажима и принуждения они ничего не хотят делать из того, что положено" (Анткин, 175). Помимо умеренности, Кратет стремился в своей воспитательной деятельности к скромности. В одном из своих стихотворений он говорит: "Здравствуй, богиня моя, мужей добродетельных радость. Скромность имя тебе, Мудрости славной дитя. Благость твою почитает, кто справедливости предан" (Анткин, 171). Итак, скромность - дочь мудрости. Справедливый человек скромен. Скромность украшает и женщину. Плутарх в "Супружеских наставлениях" подчеркивает: "Украшением можно считать то, что украшает, говорил Кратет. А украшает то, что делает женщину более скромной. Ее не делает такой ни золото, ни смарагды, ни румяна, а то, что преисполняет серьезностью, сдержанностью и стыдливостью" (Анткин, 175).

Снисходительное отношение к людям Кратета, его помощь им не исключают обычного для киников, да и вообще для философов Древней Греции, критического и обличительного к ним отношения. Плутарх в сочинении "О воспитании детей" писал: "Знаменитый философ древности Кратет любил повторять: "Если бы можно было подняться на самое высокое место в городе и закричать оттуда громким голосом: "Эй, вы, люди! Куда вы стремитесь? Зачем столько тратите сил, чтобы приобрести себе богатства, а о детях, которым вы все это оставите, почти не заботитесь?" Сейчас мы можем это сделать. Современные технические средства это позволяют. Попробуем?

Духовное богатство Кратета связано у него с философией. Кратет был философом, правда, больше философом-практиком, чем теоретиком. Именно философия (то, что он не только узнал, но и сам продумал, хотя Кратет не исключает здесь и внушение со стороны мудрых муз) - причина его особой позиции в жизни. Но что такое философия, по Кратету? Философия, говорил он, состоит в презрении ко всем привычным человеческим ценностям. Занимаясь ею, человек достигает такой высоты духа, что ни во что не ставит ни воинские, ни какие-либо другие почести, награды. Кратет любил говорить, что философией нужно заниматься до тех пор, пока военачальников не станут считать простыми погонщиками ослов (см.: Анткин, 174).

Трудно, конечно, достичь такой высоты духа тем, кто привык бояться любого милиционера! Для этого надо быть подлинным философом.

Лишенный родины, бездомный Кратет-скиталец мечтал о стране киников, расположенной на острове, который он назвал Пера - нищенская котомка киника. Подражая Гомеру, тому, кто в "Одиссее" восхваляет остров Крит, говоря: "Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный, Тучный, отовсюду объятый водами, людьми изобильный; Там девяносто они городов населяют великих..." (об этом острове рассказывает сам Одиссей не узнающей его после двадцатилетнего отсутствия Пенелопе в девятнадцатой песне "Одиссеи"80), Кратет сказал так: "Остров есть Пера среди виноцветного моря порока. Дивен и тучен сей остров. Владений окрест не имеет. Дурень набитый и трутень, как и развратник негодный, Жадный до толстого зада, в пределы его не допущен. Смоквы, чеснок и тимьян в изобилье тот остров рождает. Граждане войн не ведут и не спорят по поводам жалким, Денег и славы не ищут, оружьем к ним путь, пробивая" (перевод И. М. Нахова). В переводе М. Л. Гаспарова это же звучит так: "Некий есть город Сума посреди виноцветного моря, Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий. Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден, Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных. В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы, Из-за которых народ на народ не станет войною; Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают" (VI, 85). Таков утопический идеал киника Кратета. Его город беден, а потому там нет почвы для раздоров. Опять тот же кинический культ бедности уже в утопическом образе.