Через всю поэму проходят сравнение первоначал буквами, а тещей - со словами.
"Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить,
множество слов состоит из множества букв однородных,
Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь,
Разнятся между собой и по смыслу, а также по звуку
Видишь как буквы сильны лишь одним измененьем порядка,
Что же до первоначал, то они еще больше имеют
Средств для того, чтоб из них возникли различные вещи" (I, 823 - 829).
Образуя тела, первоначала не слипаются, они всегда разделены пустотой. Правда, между ними могут быть сцепления, но только при их соответствующих формах и фигурах. При столкновении одни первотела отлетают далеко, а другие - на "ничтожные лишь расстояния" (II, 101), "сложностью самых фигур своих спутаны, будучи цепко" (II, 102). Таковы все твердые тела: алмаз, кремень, железо, медь. Напротив, воздух и солнечный свет состоят из таких частиц, которые не сцеплены между собой, а потому, сталкиваясь, разлетаются на значительные расстояния. Но и будучи сцепленными, первоначала продолжают находиться в движении, они никогда не застывают на одном месте, не находятся в покое, только эти движения совершаются "потаенно и скрыто от взора" (II, 128). Лукреций говорит здесь фактически о молекулярном движении, которым наполнено, казалось бы, самое спокойное и холодное тело.
Далее, текучие и жидкие тела состоят из гладких и круглых частичек, а дым, туман и пламя - из острых и разумеется, не сцепленных между собой. Морская вода отличается от пресной воды тем, что в ней к гладким частицам примешаны шершавые. Гладкие и шершавые частицы можно разделить, говорит Лукреций, положительно, таким образом, отвечая на вопрос о возможности опреснения морской воды - важная проблема нашего времени.
Однако возможности сочетания первотел не беспредельны. Иначе возникали бы чудовища, аналогичные бессмысленным сочетаниям букв.
Взаимопревращаемость без развития. В природе происходит постоянный круговорот первотел, в ней ничего не пропадает, но и ничего не возникает из ничего, потому что "природа всегда возрождает одно из другого"(I, 263). Распадаясь на первоначала или изменяя свои состав, когда одни первотела приходят, а другие уходят, или изменяя свои внутренние движения и т.д., тела превращаются в другие качественно от них отличные тела, так что "все возникает одно из другого" (II, 874), например, "в скот переходят ручьи, и листья, тучные пастьбы" (II, 875). В этом смысле "весь мир обновляется вечно" (II, 75), однако "перемен никаких не бывает, А все неизменно" (I, 588).
Это, конечно, метафизическая мысль, исключающая возможность развития, в частности образования новых, дотоле не существующих тел, например новых видов животных, исключающая биологическую, прежде всего, эволюцию. Также не вяжется с этим в общем признаваемый Лукрецием культурный прогресс человечества, когда люди, создавая искусственную среду обитания, создают новые, дотоле не существующие вещи. Лукреций обращает внимание лишь на одну сторону - воспроизводимость во времени все тех же видов живой природы, на наследственность, которую он объясняет неизменностью первоначал, не выделяя здесь, конечно, ибо уровень званий того времени это не позволял, особые, несущие в себе наследственную информацию первоначала- гены. Где уж Лукрецию дойти до этого, если в XX в. люди существование таких первоначал отрицали (в "Словаре иностранных слов" (1950) к слову "миф" в качестве иллюстрации была присовокуплена фраза: "мифическая теория генов")
Однако Лукреций не знает того, что наследственность не исключает изменчивости, а потому абсолютизирует первое: если бы первоначала изменялись, говорит великий мыслитель, то "не могли б столько раз повторяться в отдельных породах Свойства природные, нрав и быт, и движения предков" (I, 597-598). Но наряду с этим у Лукреция есть гениальная, предваряющая учение Менделя, догадка о том, что первоначала, несущие, как мы бы сейчас сказали, в себе наследственность, реализуются не все сразу в следующем поколении, они могут присутствовать в ближайшем поколении, никак не проявляясь, и проявляться в следующих поколениях, отчего его дети могут быть похожи не на своих родителей, своих дедов и даже на более отдаленных предков. Это, говорит буквально Лукреций, происходит потому, что "отцы в своем собственном теле скрывают множество первоначал в смешении многообразном, из роду в род от отцов к отцам по наследству идущих; так производит детей жеребьевкой Венера, и предков волосы, голос, лицо возрождает она у потомков" (VI, 1220-1224). Эта "жеребьевка Венеры" замечательна! Здесь фактически говорится о том, что в сочетаниях наследственных черт есть элемент случайности, благодаря которому все особи одного и того же вида отличаются друг от друга при общей, конечно, их существенной схожести друг с другом и при отсутствии уродств (которые, конечно, бывают как результат изъянов в наследственном коде). Но это несчастный случай. Лукреций, однако, не доходит до мысли, что "жеребьевка Венеры" может давать такие изменения у потомства, которые приводят к тому, что один вид порождает другой, качественно от него отличный, к идее изменчивости самих видов.
Первичные и вторичные качества. Таких терминов у Лукреция нет, это терминология философии нового времени (Галилей говорил о "первичных качествах", а Локк также и о "вторичных качества"). Но по сути своей проблема первичных и вторичных качеств была поставлена уже Демокритом. Эпикур и Лукреций развивали и детализировали то решение этой проблемы, которое дал ей Демокрит, который думал, что атомам присущи только форма, величина, положение, перемещение в пространстве, т. е. то, что потом стали называть "первичными качествами", но у них нет ни запаха, ни цвета, ни вкуса, т. е. того, что вместе со звуком и осязательностью стали позднее называть "вторичными качествами", однако вторичные качества связаны с первичными причинно: вторичные качества являются следствием первичных, но причиняются они только при воздействия первичных качеств на субъект, на органы чувств субъекта.